69	Александр Дюма

Глава 12.
Розыски

    


    Вильфор сдержал слово, данное г-же Данглар, а главное самому себе, и постарался выяснить, каким образом граф Монте-Кристо мог знать о событиях, разыгравшихся в доме в Отейле.
    Он в тот же день написал некоему де Бовилю, бывшему тюремному инспектору, переведённому с повышением в чине в сыскную полицию. Тот попросил два дня сроку, чтобы достоверно узнать, у кого можно получить необходимые сведения.
    Через два дня Вильфор получил следующую записку:
    «Лицо, которое зовут графом Монте-Кристо, близко известно лорду Уилмору, богатому иностранцу, иногда бывающему в Париже и в настоящее время здесь находящемуся; оно также известно аббату Бузони, сицилианскому священнику, прославившемуся на Востоке своими добрыми делами».
    В ответ Вильфор распорядился немедленно собрать об этих иностранцах самые точные сведения. К следующему вечеру его приказание было исполнено, и вот что он узнал.
    Аббат, приехавший в Париж всего лишь на месяц, живёт позади церкви Сен-Сюльпис, в двухэтажном домике; в доме всего четыре комнаты, две внизу и две наверху, и аббат – его единственный обитатель.
    В нижнем этаже расположены столовая, со столом, стульями и буфетом орехового дерева, и гостиная, обшитая деревом и выкрашенная в белый цвет, без всяких украшений, без ковра и стенных часов. Очевидно, в личной жизни аббат ограничивается только самым необходимым.
    Правда, аббат предпочитает проводить время в гостиной второго этажа.
    Эта гостиная, или скорее библиотека, вся завалена богословскими книгами и рукописями, в которые он, по словам его камердинера, зарывается на целые месяцы.
    Камердинер осматривает посетителей через маленький глазок, проделанный в двери, и если лица их ему незнакомы или не нравятся, то он отвечает, что господина аббата в Париже нет, чем многие и удовлетворяются, зная, что аббат постоянно разъезжает и отсутствует иногда очень долго.
    Впрочем, дома ли аббат или нет, в Париже он или в Каире, он неизменно помогает бедным, и глазок в дверях служит для милостыни, которую от имени своего хозяина неустанно раздаёт камердинер.
    Смежная с библиотекой комната служит спальней. Кровать без полога, четыре кресла и диван, обитые утрехтским бархатом, составляют вместе с аналоем всю её обстановку.
    Что касается лорда Уилмора, то он живёт на улице Фонтен-Сен-Жорж. Это один из тех англичан-туристов, которые тратят на путешествия всё своё состояние. Он снимает меблированную квартиру, где проводит не более двух-трех часов в день и где лишь изредка ночует. Одна из его причуд состоит в том, что он наотрез отказывается говорить по-французски, хотя, как уверяют, пишет он по-французски прекрасно.
    На следующий день после того, как эти ценные сведения были доставлены королевскому прокурору, какой-то человек, вышедший из экипажа на углу улицы Феру, постучал в дверь, выкрашенную в зеленовато-оливковый цвет, и спросил аббата Бузони.
    – Господин аббат вышел с утра, – ответил камердинер.
    – Я мог бы не удовольствоваться таким ответом, – сказал посетитель, потому что я прихожу от такого лица, для которого все всегда бывают дома. Но будьте любезны передать аббату Бузони…
    – Я же вам сказал, что его нет дома, – повторил камердинер.
    – В таком случае, когда он вернётся, передайте ему вот эту карточку и запечатанный пакет. Можно ли будет застать господина аббата сегодня в восемь часов вечера?
    – Разумеется, сударь, если только он не сядет работать; тогда это всё равно, как если бы его не было дома.
    – Так я вернусь вечером в назначенное время, – сказал посетитель.
    И он удалился.
    Действительно, в назначенное время этот человек явился в том же экипаже, но на этот раз экипаж не остановился на углу улицы Феру, а подъехал к самой зелёной двери. Человек постучал, ему открыли, и он вошёл.
    По той почтительности, с какой встретил его камердинер, он понял, что его письмо произвело надлежащее впечатление.
    – Господин аббат у себя? – спросил он.
    – Да, он занимается в библиотеке; но он ждёт вас, сударь, – ответил камердинер.
    Незнакомец поднялся по довольно крутой лестнице, и за столом, поверхность которого была ярко освещена лампой под огромным абажуром, тогда как остальная часть комнаты тонула во мраке, он увидел аббата, в священнической одежде, с покрывающим голову капюшоном, вроде тех, что облекали черепа средневековых учёных.
    – Я имею честь говорить с господином Бузони? – спросил посетитель.
    – Да, сударь, – отвечал аббат, – а вы то лицо, которое господин де Бовиль, бывший тюремный инспектор, направил ко мне от имени префекта полиции?
    – Я самый, сударь.
    – Один из агентов парижской сыскной полиции?
    – Да, сударь, – ответил посетитель с некоторым колебанием, слегка покраснев.
    Аббат поправил большие очки, которые закрывали ему не только глаза, но и виски, и снова сел, пригласив посетителя сделать то же.
    – Я вас слушаю, сударь, – сказал аббат с очень сильным итальянским акцентом.
    – Миссия, которую я на себя взял, сударь, – сказал посетитель, отчеканивая слова, точно он выговаривал их с трудом, – миссия доверительная как для того, на кого она возложена, так и для того, к кому обращаются.
    Аббат молча поклонился.
    – Да, – продолжал незнакомец, – ваша порядочность, господин аббат, хорошо известна господину префекту полиции, и он обращается к вам как должностное лицо, чтобы узнать у вас нечто, интересующее сыскную полицию, от имени которой я к вам явился. Поэтому мы надеемся, господин аббат, что ни узы дружбы, ни личные соображения не заставят вас утаить истину от правосудия.
    – Если, конечно, то, что вы желаете узнать, ни в чём не затрагивает моей совести. Я священник, сударь, и тайна исповеди, например, должна оставаться известной лишь мне и божьему суду, а не мне и людскому правосудию.
    – О, будьте спокойны, господин аббат, – сказал посетитель, – мы во всяком случае не потревожим вашей совести.
    При этих словах аббат нажал на край абажура так, что противоположная сторона приподнялась и свет полностью падал на лицо посетителя, тогда как лицо аббата оставалось в тени.
    – Простите, сударь, – сказал представитель префекта полиции, – но этот яркий свет режет мне глаза.
    Аббат опустил зелёный колпак.
    – Теперь, сударь, я вас слушаю. Изложите ваше дело.
    – Я перехожу к нему. Вы знакомы с графом Монте-Кристо?
    – Вы имеете в виду господина Дзакконе?
    – Дзакконе!.. Разве его зовут не Монте-Кристо?
    – Монте-Кристо название местности, вернее утёса, а вовсе не фамилия.
    – Ну что ж, как вам угодно; не будем спорить о словах и раз Монте-Кристо и Дзакконе одно и то же лицо…
    – Безусловно одно и то же.
    – Поговорим о господине Дзакконе.
    – Извольте.
    – Я спросил вас, знаете ли вы его?
    – Очень даже хорошо.
    – Кто он такой?
    – Сын богатого мальтийского судовладельца.
    – Да, я это слышал; так говорят; но вы понимаете, полиция не может довольствоваться тем, что «говорят».
    – Однако, – возразил, мягко улыбаясь, аббат, – если то, что «говорят», правда, то приходится этим довольствоваться и полиции, точно так же, как и всем.
    – Но вы уверены в том, что говорите?
    – То есть как это, уверен ли я?
    – Поймите, сударь, что я отнюдь не сомневаюсь в вашей искренности; я только спрашиваю, уверены ли вы?
    – Послушайте, я знал Дзакконе-отца.
    – Вот как!
    – Да, и ещё ребёнком я не раз играл с его сыном на верфях.
    – А его графский титул?
    – Ну, знаете, это можно купить.
    – В Италии?
    – Повсюду.
    – А его богатство, такое огромное, опять-таки, как говорят…
    – Вот это верно, – ответил аббат, – богатство действительно огромное.
    – А каково оно по-вашему?
    – Да, наверно, сто пятьдесят – двести тысяч ливров в год.
    – Ну, это вполне приемлемо, – сказал посетитель, – а то говорят о трех, даже о четырех миллионах.
    – Двести тысяч ливров годового дохода, сударь, как раз и составляют капитал в четыре миллиона.
    – Но ведь говорят о трех или четырех миллионах в год!
    – Ну, этого не может быть.
    – И вы знаете его остров Монте-Кристо?
    – Разумеется; его знает всякий, кто из Палермо, Неаполя или Рима ехал во Францию морем: корабли проходят мимо него.
    – Очаровательное место, как уверяют?
    – Это утёс.
    – Зачем же граф купил утёс?
    – Именно для того, чтобы сделаться графом. В Италии, чтобы быть графом, всё ещё требуется владеть графством.
    – Вы, вероятно, что-нибудь слышали о юношеских приключениях господина Дзакконе?
    – Отца?
    – Нет, сына.
    – Как раз тут я перестаю быть уверенным, потому что именно в юношеские годы я потерял его из виду.
    – Он воевал?
    – Кажется, он был на военной службе.
    – В каких войсках?
    – Во флоте.
    – Скажите, вы не духовник его?
    – Нет, сударь: он, кажется, лютеранин.
    – Как лютеранин?
    – Я говорю «кажется»; я не утверждаю этого. Впрочем, я думал, что во Франции введена свобода вероисповеданий.
    – Разумеется, и нас сейчас интересуют вовсе не его верования, а его поступки; от имени господина префекта полиции я предлагаю вам сказать всё, что вам о них известно.
    – Его считают большим благотворителем. За выдающиеся услуги, которые он оказал восточным христианам, наш святой отец папа сделал его кавалером ордена Христа, – эта награда обычно жалуется только высочайшим особам. У него пять или шесть высоких орденов за услуги, которые он оказал различным государям и государствам.
    – И он их носит?
    – Нет, но он ими гордится; он говорит, что ему больше нравятся награды, жалуемые благодетелям человечества, чем те, которые даются истребителям людей.
    – Так этот господин – квакер?
    – Вот именно, это квакер, но, разумеется, без широкополой шляпы и коричневого сюртука.
    – А есть у него друзья?
    – Да, все, кто его знает, его друзья.
    – Однако есть же у него какой-нибудь враг?
    – Один-единственный.
    – Как его зовут?
    – Лорд Уилмор.
    – Где он находится?
    – Сейчас он в Париже.
    – И он может дать мне о нём сведения?
    – Очень ценные. Он был в Индии в одно время с Дзакконе.
    – Вы знаете, где он живёт?
    – Где-то на Шоссе-д'Антен; но я не знаю ни улицы, ни номера дома.
    – Вы недолюбливаете этого англичанина?
    – Я люблю Дзакконе, а он его терпеть не может; поэтому мы с ним в холодных отношениях.
    – Как вы думаете, господин аббат, до этого своего приезда в Париж граф Монте-Кристо когда-нибудь бывал во Франции?
    – Нет, сударь, это я могу сказать точно. Во Франции он никогда не был и полгода тому назад обратился ко мне, чтобы собрать нужные ему сведения. Я, со своей стороны, не зная, когда сам буду в Париже, направил к нему господина Кавальканти.
    – Андреа?
    – Нет, Бартоломео, отца.
    – Прекрасно, мне остаётся задать вам только один вопрос, и я требую, во имя чести, человеколюбия и религии, чтобы вы мне ответили без обиняков.
    – Я вас слушаю.
    – Известно ли вам, для чего граф Монте-Кристо купил дом в Отейле?
    – Разумеется, он мне это сам сказал.
    – Для чего же?
    – С целью устроить больницу для умалишённых, вроде той, которую основал в Палермо барон Пизапи. Вы знаете эту больницу?
    – Я слыхал о ней.
    – Это великолепное учреждение.
    И при этих словах аббат поклонился посетителю с видом человека, желающего дать понять, что он не прочь снова вернуться к прерванной работе.
    Понял ли посетитель желание аббата или он исчерпал все свои вопросы, по он встал.
    Аббат проводил его до дверей.
    – Вы щедро раздаёте милостыню, – сказал посетитель, – и хотя вы слывёте богатым человеком, я хотел бы предложить вам кое-что для ваших бедных; угодно вам принять моё приношение?
    – Благодарю вас, сударь; но единственное, чем я дорожу на свете, это то, чтобы добро, которое я делаю, исходило от меня.
    – Но всё-таки…
    – Это моё непоколебимое решение. Но поищите, сударь, и вы найдёте. Увы, на пути у каждого богатого столько нищеты!
    Аббат открыл дверь, ещё раз поклонился; посетитель ответил на поклон и вышел.
    Экипаж отвёз его прямо к Вильфору.
    Через час экипаж снова выехал со двора и на этот раз направился на улицу Фонтен-Сен-Жорж. У дома № 5 он остановился. Именно здесь жил лорд Уилмор.
    Незнакомец писал лорду Уилмору, прося о свидании, которое тот и назначил на десять часов вечера. Представитель господина префекта полиции прибыл без десяти минут десять, и ему было сказано, что лорд Уилмор, воплощённая точность и пунктуальность, ещё не вернулся, но непременно вернётся ровно в десять часов.
    Посетитель остался ждать в гостиной.
    Эта гостиная ничем не отличалась от обычных гостиных меблированных домов. На камине – две севрские вазы нового производства; часы с амуром, натягивающим лук; двустворчатое зеркало, и по сторонам его – две гравюры: на одной изображён Гомер, несущий своего поводыря, на другой – Велизарий, просящий подаяния; серые обои с серым рисунком; мебель, обитая красным сукном с чёрными разводами, – такова была гостиная лорда Уилмора.
    Она была освещена шарами из матового стекла, распространявшими тусклый свет, как будто нарочно приноровленный к утомлённому зрению представителя префекта полиции.
    После десятиминутного ожидания часы пробили десять; на пятом ударе открылась дверь, и вошёл лорд Уилмор.
    Лорд Уилмор был человек довольно высокого роста, с редкими рыжими баками, очень белой кожей и белокурыми, с проседью, волосами. Одет он был с чисто английской эксцентричностью: на нём был синий фрак с золотыми пуговицами и высоким пикейным воротничком, какие носили в 1811 году, белый казимировый жилет и белые нанковые панталоны, слишком для него короткие и только благодаря штрипкам из той же материи не поднимавшиеся до колен.
    Первые его слова были:
    – Вам известно, сударь, что я не говорю по-французски?
    – Я во всяком случае знаю, что вы не любите говорить на нашем языке, – отвечал представитель префекта полиции.
    – Но вы можете говорить по-французски, – продолжал лорд Уилмор, – так как, хоть я и не говорю, но всё понимаю.
    – А я, – возразил посетитель, переходя на другой язык, – достаточно свободно говорю по-английски, чтобы поддерживать разговор. Можете не стесняться, сударь.
    – О! – произнёс лорд Уилмор с интонацией, присущей только чистокровным британцам.
    Представитель префекта полиции подал лорду Уилмору своё рекомендательное письмо. Тот прочёл его с истинно британской флегматичностью; затем, дочитав до конца, сказал по-английски:
    – Я понимаю, отлично понимаю.
    Посетитель приступил к вопросам.
    Они почти совпадали с теми, которые были предложены аббату Бузони. По лорд Уилмор, как человек, настроенный враждебно к графу Монте-Кристо, был не так сдержан, как аббат, и поэтому ответы получились гораздо более пространные. Он рассказал о молодых годах Монте-Кристо, который, по его словам, десяти лет от роду поступил на службу к одному из маленьких индусских властителей, вечно воюющих с Англией; там-то Уилмор с ним и встретился, и они сражались друг против друга. Во время этой войны Дзакконе был взят в плен, отправлен в Англию, водворён на блокшив и бежал оттуда вплавь. После этого начались его путешествия, его дуэли, его любовные приключения. В Греции вспыхнуло восстание, и он вступил в греческие войска. Состоя там на службе, он нашёл в Фессалийских горах серебряную руду, но никому ни слова не сказал о своём открытии. После Наварипа, когда греческое правительство упрочилось, он попросил у короля Оттона привилегию на разработку залежей и получил её. Оттуда и пошло его несметное богатство; по словам лорда Уилмора, оно приносит графу от одного до двух миллионов годового дохода, но тем не менее может неожиданно иссякнуть, если иссякнет рудник.
    – А известно вам, зачем он приехал во Францию? – спросил посетитель.
    – Он хочет спекулировать на железнодорожном строительстве, – сказал лорд Уилмор, – кроме того, он опытный химик и очень хороший физик, он изобрёл новый вид телеграфа и хочет ввести его в употребление.
    – Сколько приблизительно он расходует в год? – спросил представитель префекта полиции.
    – Не больше пятисот или шестисот тысяч, – сказал лорд Уилмор, – он скуп.
    Было ясно, что в англичанине говорит ненависть, и, не зная, что поставить в упрёк графу, он обвиняет его в скупости.
    – Известно ли вам что-нибудь относительно его дома в Отейле?
    – Да, разумеется.
    – Ну, и что же вы знаете?
    – Вы спрашиваете, с какой целью он купил его?
    – Да.
    – Так вот, граф – спекулянт и, несомненно, разорится на своих опытах и утопиях: он утверждает, что в Отейле, поблизости от дома, который он купил, имеется минеральный источник, способный конкурировать с целебными водами Баньерде-Люшона и Котре. В этом доме он собирается устроить Badehaus, как говорят немцы. Он уже раза три перекопал свой сад, чтобы отыскать пресловутый источник, но ничего не нашёл, а потому, вы увидите, в скором времени он скупит все окрестные дома. А так как я на него зол, то я надеюсь, что на своей железной дороге, на своём электрическом телеграфе или на своём ванном заведении он разорится. Я езжу за ним повсюду и намерен насладиться его поражением, которое, рано или поздно, неминуемо.
    – А за что вы на него злы? – спросил посетитель.
    – За то, – отвечал лорд Уилмор, – что, когда он был в Англии, он соблазнил жену одного из моих друзей.
    – Но если вы на него злы, почему вы не пытаетесь отомстить ему?
    – Я уже три раза дрался с графом, – сказал англичанин, – в первый раз на пистолетах, во второй раз на шпагах, в третий раз – на эспадронах.
    – И какой же был результат этих дуэлей?
    – В первый раз он раздробил мне руку; во второй раз он проткнул мне лёгкое; а в третий нанёс мне вот эту рану.
    Англичанин отвернул ворот сорочки, доходивший ему до ушей, и показал рубец, воспалённый вид которого указывал на его недавнее происхождение.
    – Так что я на него очень зол, – повторил англичанин, – и он умрёт не иначе, как от моей руки.
    – Но до этого, по-видимому, ещё далеко, – сказал представитель префектуры.
    – О, – промычал англичанин, – я каждый день езжу в тир, а через день ко мне приходит Гризье.
    Это было всё, что требовалось узнать посетителю, – вернее, всё, что, по-видимому, знал англичанин. Поэтому агент встал, откланялся лорду Уилмору, ответившему с типично английской холодной вежливостью, и удалился.
    Со своей стороны, лорд Уилмор, услышав, как за ним захлопнулась наружная дверь, прошёл к себе в спальню, в мгновение ока избавился от своих белокурых волос, рыжих бакенбардов, вставной челюсти и рубца, и снова обрёл чёрные волосы, матовый цвет лица и жемчужные зубы графа Монте-Кристо.
    Правда, и в дом господина де Вильфор вернулся не представитель префекта полиции, а сам господин де Вильфор.
    Обе эти встречи несколько успокоили королевского прокурора, потому что хоть он и не узнал ничего особенно утешительного, но зато не узнал и ничего особенно тревожного.
    Благодаря этому он впервые после отейльского обеда более или менее спокойно провёл ночь.